Гормон дофамин у животных
Марк Кэрон не является экстравертом. Он клеточный биолог в Институте наук о мозге при университете Дьюка, который создал мышиную версию моего мужа. Кэрон проигнорировал первые два моих электронных письма, где я просила разрешения посетить его. Он проигнорировал и третье, полгода спустя. Однажды я позвонила в его офис сразу после пяти вечера, когда секретари обычно уже уходят.
Марк Кэрон не является экстравертом. Он клеточный биолог в Институте наук о мозге при университете Дьюка, который создал мышиную версию моего мужа. Кэрон проигнорировал первые два моих электронных письма, где я просила разрешения посетить его. Он проигнорировал и третье, полгода спустя. Однажды я позвонила в его офис сразу после пяти вечера, когда секретари обычно уже уходят.
«Вы поймали меня, - вздохнул он, когда я представилась. - Меня сложно заполучить». У него был сильный франко-канадский акцент.
«Меня сложно избежать, - ответила я. - Когда можно встретиться с вами?»
Далее разговор повернулся в русло моей идентификации. Он спросил, может ли быть уверен, что я не одна из экстремистов - защитников прав животных, стремящихся навредить его репутации или семье. Это вполне законный вопрос для исследователей, работающих с животными. Или, по крайней мере, с млекопитающими. Защитники прав животных, похоже, смирились с агониями самых популярных в мире животных для опытов - дрозофил. Не говоря уже о нематоде. Но все равно...
Я не знала, что добавить к сказанному ранее: я выросла на ферме, ела пищу, у которой было лицо после снятия кожи. Ношу-кожу. Регулярно убиваю мышей, комаров и клещей. Похоже, ничто не могло убедить этого парня. Но скрепя сердце он разрешил мне приехать, ворча, что поскольку я была в штате Мэн, то меньшее, что могла бы сделать, было привезти его жене, переселившейся коренной жительнице полуострова Гаспе в Квебеке, несколько лобстеров.
В качестве жертвоприношения я привезла коробку ракообразных, достигнув цели своего пути уже ночью. Я оказалась в сельской местности Северной Каролины, которая напомнила мне о доме: чем дальше от города, тем больше количество машин, уткнувшихся в землю вокруг домов, похожих на стада спящего скота. Чуть дальше в лесу тускло мерцал свет симпатичного маленького дома пастора.
Он встретил меня в дверях, добрая душа с печальными глазами, думаю, это французская черта. Сейчас застенчивый и строгий Кэрон провел меня на кухню. Его жена очень обрадовалась.
Внучка Оливия, черноглазая фея, не произнесла ни слова в течение десяти минут, пока я стояла. Внук Логан расправил плечи и сообщил мне, что по результатам его опытов поведение мышей в лаборатории дедушки достаточно сильно похоже на поведение людей. Кэрон улыбнулся.
Он оказался крепким орешком. У застенчивых ученых трудно брать интервью. И даже с обычными застенчивыми гораздо проще иметь дело, чем с теми, которые к тому же боятся, что вы собираетесь поджечь их офис или облить поддельной кровью членов их семей.
«Скажите, откуда мне знать, что вы не из "РЕТА"?» - спрашивает он вместо приветствия, когда я захожу в его офис на следующее утро. Он сомневается. Он хочет мне доверять, но не может успокоить свою тревогу. Будучи причиной этого беспокойства, ей-богу, я в растерянности. Я привезла этому человеку десять животных, которых, как я понимаю, он опустит еще живыми в кипящую воду. Даже убежденные плотоядные скажут вам, что это дикость. И он все еще продолжает меня подозревать. Интересно, нет ли под рукой голубя, чью шею я могла бы свернуть?
«Позвоните моему редактору, - умоляю я. - Позвоните исследователям, у которых я уже была. Зайдите на мой веб-сайт, на одном фото из Монголии на мне мех находящегося под угрозой исчезновения волка. Пожалуйста».
Он записывает номер редактора и вздыхает. «ОК». Этот печальный взгляд убивает меня.
Безусловно, Кэрон не собирается допускать меня к встрече в лаборатории с мышиной версией моего импульсивного, гиперактивного мужа. Его беспокойное миндалевидное тело все еще орет в громкоговоритель: «Она шпион! Она псих! Она выпустит всех мышей на свободу!»
Но он открывает видеофайл. Две мыши в домике бегают туда-сюда, обнюхивают друг друга и чистят свои мордочки. А вокруг этого ядра кружится мышь-электрон. Этот черный симпатяга бегает вокруг мышей и под их животами и отскакивает от их мордочек. Его невозможно остановить. Он бегает внутри клетки по кругу, по кругу и еще раз по кругу, подпрыгивая, поднимаясь на задних ногах, и продолжает бегать сломя голову.
«Он создан, чтобы стать звездой ТВ-фильма», - объявляет Кэрон. Он видел эти кадры сто раз и все еще продолжает улыбаться. Он смешной. Милый. Все, кто знают ребенка с синдромом дефицита внимания и гиперактивности, улыбнутся, узнав его в этой мышке. Но улыбка будет недолгой.
Такова реакция Сорванца на новую окружающую среду и гормон дофамин. Всех троих поместили в незнакомый домик. Две обычные мыши сначала активно исследуют, но приблизительно через тридцать минут успокаиваются. Сорванец продолжает отскакивать от стен по прошествии шести часов.
«Они будут это делать, пока не накроются медным тазом», - говорит Кэрон. Новая окружающая среда настолько стимулирует их, что они отказываются от всего остального, чтобы исследовать ее. Их педаль акселератора работает отлично - посмотреть на это, понюхать то, залезть сюда, - но у них нет тормозов.
Эта мышь - дофаминовый мутант. Ее вывели в 2001 году и сегодня используют в фармацевтических лабораториях в создании лекарства для детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ).
Дофамин, как и серотонин, обеспечивает связь между нервными клетками и мозгом. И, как и в случае с серотонином, нарушение баланса вещества вызывает нарушения работы мозга. Но в то время как серотонин регулирует взаимодействие с социумом, гормон дофамин контролирует мотивацию и физическую активность. (На самом деле каждый делает намного больше, чем я сейчас указала.) Я думаю, дофамин - это шпоры для вашего мозга. Их роль заключается в том, чтобы провоцировать поведение, которое отвечает фундаментальным целям социального животного: есть разнообразную пищу, спариваться, быть добрым по отношению к другим, наказывать нарушителей общественного порядка. Дофаминовая система заставляет вас хотеть есть каждый день. (Та же самая система может заставить вас каждый день мечтать о героине.)
Но дофамин может также сделать вас нездоровым и непопулярным. В обычный день обычный человек может получить импульс съесть кварту мороженого, наорать на своих детей, выбежать из офиса на солнечный свет и флиртовать со своим соседом. Если ваша дофаминовая система в хорошей форме, вы автоматически притормозите эти импульсы. Вам не придется думать об этом. Если ваша дофаминовая система не в порядке, то ничего не получится. Синдром Туретта, когда люди могут выпалить ругательства или нелицеприятную правду, - это классическое дофаминовое нарушение. Синдромы Паркинсона и Хантингтона, при которых беспорядочные физические импульсы находятся у всех на обозрении, также уходят корнями в дофаминовую систему. И собственно СДВГ - это дофаминовое расстройство, знакомое большинству людей.
Нельзя не заметить, что в таком сложном вопросе, как продажа и смена юридического адреса вам с удовольствием поможет юридическое бюро Арсенал, ведь для них - это любимая работа. Но про продажу юридических адресов позже, а сейчас давайте вернемся к дофамину.
Так же как у серотонина, у дофамина есть свой собственный штат «дворников», которые собирают и перерабатывают молекулы с контактов между нервными клетками. Это поддерживает постоянный приток в синапсы дофамина, готового открыть ворота, чтобы сигнал мог продолжить свой путь в мозге.
В случае с Сорванцом Кэрон вывел «дворников» из игры. Только ю% от нормального штата «дворников» убирают излишек дофамина обратно в его дом-нейрон, в результате чего это вещество накапливается в синапсах. У Сорванца в пять раз больше дофамина, захламляющего его межклеточные контакты, чем у нормальной мыши. В результате Сорванец постоянно двигается и, кажется, не в состоянии сдерживать свою физическую активность. Исследовательский инстинкт мыши побуждает ее к освоению нового. И еще нового. И опять нового. Желание есть оказывается спрятанным где-то глубоко в мозге. Сообщение о необходимости пить - это еле слышный шепот. Послание о том, что надо вздремнуть, никогда не дойдет до адресата.
Любая новая ситуация провоцирует это безумие, говорит Кэрон. Новшества, которые до некоторой степени оказывают стимулирующее воздействие на всех мышей (и людей), отправляют эту мышь на орбиту. Это не то животное, которое принимает изменения спокойно. По мере того как Кэрон говорит, похоже, он забывает, что я террорист - защитник прав животных. К сожалению, теперь он ошибочно принимает меня за клеточного биолога. Он без умолку говорит о химических реакциях и, чтобы убедиться, что я ничего не упущу, чертит непонятные схемы своим карандашом в синем блокноте.
Вот, например:
VMAT2 = SAME NE, DA, 5НТ. ГИСТАМИН ТИРОЗИН ТН -> LDOPA -> AADC, ДОФАМИН -4 NE
Я хочу знать, как он определил, что Сорванец является настоящей моделью гиперактивного человека. Как он измерил гормон дофамин и уровень импульсивности этой мыши?
Ответ кроется в лаборатории Леша в Германии. Там я познакомилась с «открытым полем». Это большой ящик без крышки и с сеткой на полу. В центре ящика - источник освещения, направленного сверху вниз. Когда вы опускаете нормальную мышь в центр открытого поля, она отбежит к краю, спрятавшись в безопасности стен, затем изучит периметр, делая всего лишь несколько набегов обратно в центр, чтобы убедиться, что ничего не забыла. Но мышь с высоким показателем импульсивности поступит иначе. Пятиминутный путь нормальной мыши выглядит как буква «О» с одной или двумя пересекающими центр линиями. Путь импульсивной мыши похож на клубок пряжи.
Не могу представить, как Сорванец сможет избежать центра открытого поля, даже если он захочет это сделать. Он, похоже, имеет нулевой контроль над собственной траекторией. Животное просто идет. Быстро. И, конечно же, его поведение в открытом поле определяется не временем, проведенным в центре ящика, а скорее его общей гиперактивностью.
Еще один критерий личности Сорванца можно увидеть на примере его поведения в традиционном лабиринте, когда пищей награждают за успешное обучение. Нормальная мышь способна пройти лабиринт за две с половиной минуты. Но Сорванец - ужасный ученик. Вместо того чтобы двигаться старательно и постепенно, он обнюхивает углы. Он рожден, чтобы исследовать стены. Его бьет дрожь от возбуждения. Он невнимателен. Подобные мыши разбомбили учебную площадку - лабиринт, большинство не смогло запомнить маршрут в течение отведенных пяти минут.
Физическая импульсивность мыши заслуживает внимания. Но ее социальные навыки также не в порядке. Сорванец оказался маленьким тираном. Если вы посадите четыре обычных мыши в новую клетку, они подерутся друг с другом, чтобы узнать, кто из них главный. У них уйдет один день на то, чтобы разобраться, кто из них номер один, два, три и четыре. Потом они могут быть друзьями. Но посадите четыре импульсивных мыши в домик - и увидите, какую взбучку они устроят друг другу. Они будут сражаться в течение нескольких дней. В конце самый подлый хулиган будет править домиком, а оставшиеся три затаятся с проплешинами на плечах. Их легко спровоцировать, чтобы драка возобновилась.
Все это до известной степени обнадеживало, потому что точно отражало социальное поведение людей с нарушением дофамина. Как и импульсивные мыши, многие люди с СДВГ, синдромами Паркинсона и Туретта демонстрировали тенденцию кусаться. (Конечно, в переносном смысле.) Агрессивность и драчливость - общие черты для этих расстройств.
Безусловно, одна из самых лучших проверок, ведет себя мышь как человек или нет, - это дать ей тот же самый препарат, который вы бы дали человеку. Одной особенностью СДВГ является то, что амфетамины - препараты, которые заставляют большинство людей ускоряться, - фактически позволяют людям с СДВГ замедлиться, контролировать свои импульсы. И действительно, амфетамин «Риталин» позволяет мышам сократить скорость, так же он действует и на гиперактивных детей.
Когда Кэрон уже готов избавиться от меня, он отводит меня в подвальное помещение. Не совсем к мышам. Но к сплетнице о мышах.
«Рамона Родригес знает, о чем думают мыши», - говорит он, передавая меня с рук на руки. На самом деле я этому рада.
Я заметила, что многие исследователи понятия не имеют о том, что представляет собой поведение мыши в природных условиях. Района Родригес не такая. Ее репутация сложилась благодаря настолько хорошему знанию мышей, что она может определить малейшие различия в поведении. Малейшие и чрезвычайно важные различия.
У нее мягкие волосы, мягкий свитер и мягкий приятный голос, у нее даже плюшевые животные на подоконнике. Ее офис цвета мяты - гавань женственности в бежевой пустыне. Да, ее стол просел под кипами исследовательских работ, но это аккуратные кипы. Ее книжный шкаф включает в себя одну, одну-единственную увлекательную книгу о том, как ведут себя дикие мыши. Она кладет руку на нее, практически не глядя. Района нашла эту книгу на сайте eBay. Когда я визжу от возбуждения, она проворно вытаскивает ксерокопию, которую я могу забрать с собой.
«О, дофаминовый транспортер отправляет мышей в нокдаун, - говорит она, как будто вспоминая любимого студента. - Мы учили их нажимать на педаль, чтобы получить корм. Ну, они начинают нажимать на рычаг и уже не останавливаются. Корм будет падать по желобу, и мыши будут есть его, не останавливаясь. Или они нажимают на педаль и делают два круга по камере. Или - поскольку мыши маленькие - они забираются прямо в желоб. Вы открываете испытательную камеру, чтобы понять, почему ничего не происходит, и видите маленький хвостик, исчезающий в желобе».
Она говорит быстро, без пауз, и сплошь интересное. Что касается поведения Сорванца в лабиринте, Рамона подозревает, что такие мыши страдают не от недостатка ума, а от чрезмерного количества вариантов. «В лабиринте они будут тыкаться головой, тянуться, подскакивать - мыши все время с вами разговаривают. Если вы достаточно внимательно станете за ними наблюдать, практически все мыши дадут вам ключи к разгадке. Мы поняли - вероятно, проблема заключается в том, что они не могут сделать выбор. Все поведение выглядит так, как будто у них серьезные проблемы с принятием решений».
То же самое я наблюдала у одного из моих любимых людей с СДВГ. Простейшее решение может вызвать состояние агонизирующего паралича. Напротив дисплея с пиццей он будет колебаться между ветчиной и пеперони, бесконечно мучаясь от проблемы выбора: «Какую из них я хочу больше? Какую? Какую я хочу?» Я капитулирую и выберу за него. На полпути к прилавку он запротестует: «Я хочу другую!» Это не игра. По всем признакам он испытывает мучения.
«Это так удивительно, насколько похожи дети и мыши, - соглашается Родригес. - Я доктор наук в области детского развития. И когда смотрю на этих животных, говорю: "Черт! Я уже видела это на детской площадке"».
Кэрон заглядывает к нам по дороге домой после рабочего дня. Кивнув в сторону Родригес, он спрашивает меня: «Ну как, я был прав?»
«Конечно, она достойна клонирования, - отвечаю я. - Я хочу одну».
«Ну, все хотят», - говорит он.
Я начинаю беспокоиться о том, что опоздаю на самолет, и она вскакивает, чтобы показать мне путь из здания. Я замечаю, что на ее цепочке для ключей висит брелок в виде собаки. «Ах», - говорю я. (Это свидетельствует о том, что у нее есть собака.) «Да», - отвечает она воркующим голосом. И рассказывает историю о собаке. Я бы могла тут остаться на несколько дней. Но должна идти. «Вы не можете поехать домой со мной?»
Она дает мне свою визитку, добавляя домашний адрес и три телефонных номера. И возвращается к своим мышам.
Дофамин можно рассматривать как химическое вещество под кодовым названием «иди вперед». Животное, чья дофаминовая система по какой-то причине неправильно работает, не хочет радоваться жизни. Крысы без дофамина не будут есть. Мыши с нехваткой дофамина проявляют мало интереса к новым объектам, которые положили в их клетку. А человек с умеренным нарушением дофамина (намного более мягким, чем у Сорванца), по-видимому, испытывает дикую жажду внешней стимуляции, чтобы поднять свою дофаминовую активность до комфортного уровня.
Личность с низким уровнем дофамина не получает острых ощущений, как другие люди. Его мозг ощущает мучительное недовольство, постоянную жажду. Он жаждет новых ощущений и раздражителей. Разговаривает с незнакомцами. Его режим питания носит импульсивный характер. Или он компульсивно ходит по магазинам. Когда на симпатичной красной машине появляется знак «Распродажа», он достает свою кредитную карту. Дофамин выливается, и - а-а-а-а-ах! - он чувствует себя лучше.
Как мышь по имени Сорванец, так и человек может быть физически и социально импульсивным. Его любовные отношения могут служить определенными индикаторами этого. Экстраверты, похоже, чаще действуют, подчиняясь своим романтичным импульсам, чем интровертные типы. Импульсивный человек более склонен по сравнению с большинством других людей изменять супругу или супруге. Импульсивная женщина легко «забывает» про мужа. Экстраверсия - это самый точный предсказатель того, что люди будут иметь очень большое количество романов в течение жизни.
Ясно, что импульсивность сопровождают определенные риски. У экстравертов более высокая вероятность быть госпитализированными в результате несчастного случая, чем у остальных. Они также больше рискуют с алкоголем, наркотиками и сексом. А их импульсы быстро превращаются в ком-пульсивность, которая двигает их вперед с такой настойчивостью, что может убить. Пристрастие к алкоголю, наркотикам, азартным играм, тренировкам или другим вещам, к которым толкает животных дофамин, является общей чертой экстравертов. Импульсивность также служит фактором риска самоубийства.
Экстремальной версией импульсивной личности, по-видимому, является СДВГ. Когда амфетамины моего юного друга совсем изнашиваются в конце дня и подача дофамина в синапсы прекращается, начинают пробиваться лучи света его импульсивной личности. Он весь пылает, настолько, что может зажечь свечи, а потом шторы. Все привлекает его внимание: моя стрижка, новый ошейник собаки, кастрюля на плите. В своем стремлении к высокому уровню дофамина во время социального взаимодействия он преобразует каждое высказывание в вопрос, а далее они превращаются в наводнение: «Когда ты это сделала? Где она это сделала? Почему это?» Стимул рухнуть на диван непреодолим - он падает на него. Его зовет желание кружиться - он кружится, пока не падает, дико смеясь. Я спрашиваю его, на что это похоже.
«Внутри меня бушует буря, - говорит он расстроенно, а в это время его пятки бьют о перекладину стула. - Я не знаю, что делать. Просто внутри чувствую ураган».
Не забудьте прочитать про лик с Туринской плащаницы и Теории.
