Гормон счастья Серотонин у мышей
Тревожность - это наиболее существенная эмоция избегания. Когда она возрастает, то дает вам инструкции сделать шаг назад от пропасти, отойти от паука, убежать от человека с топором. Мозг любого человека отслеживает опасность. Некоторые умы не обращают никакого внимания на приметы и знаки, считая их бессмысленными, в то время как другие уворачиваются и прячутся от каждого пролетающего мимо воробья.
Тревожность - это наиболее существенная эмоция избегания. Когда она возрастает, то дает вам инструкции сделать шаг назад от пропасти, отойти от паука, убежать от человека с топором. Мозг любого человека отслеживает опасность. Некоторые умы не обращают никакого внимания на приметы и знаки, считая их бессмысленными, в то время как другие уворачиваются и прячутся от каждого пролетающего мимо воробья.
Открывший гормон счастья Серотонин Клаус-Питер Леш проживает в Германии. В один мрачный ноябрьский день я отправляюсь в Баварию, чтобы познакомиться с ним, а также встретиться с мышиной версией себя, которую он создал. Мой поезд мчится в холмистую восточную четверть Германии, которую я никогда раньше не видела. Листья уже облетели, но плющ и другие вьющиеся растения создают впечатление, что лес зеленый. А под моросящими облаками фермерские угодья выглядят покрытыми мхом. Потом мы направляемся в речную долину с крутыми золотыми холмами с обеих сторон, и вот я приезжаю в Вюрцбург, на родину тревожной мыши.
Подождите, крутые золотые холмы? Что это за золото? Виноград? Серьезно? Мне, как всегда, не везет! Обычно я путешественница, чьи дорожные истории ограничиваются описанием севиче, или карри, или тлеющего каштанового ликера. Приближаясь к Германии, я подготовила себя к wiirsts1 различного цвета, однако пренебрегла знакомством с пивом как с категорией напитков - ограничилась тем, что понюхала его и сморщила нос. И вот я стою в сердце страны надоевшего и невыносимо сладкого рислинга. Рислинг - это вино, которое я люблю ненавидеть. Здесь, далеко на севере, рост винограда тормозит низкая температура, позволяя сахару и кислоте накапливаться под его кожей. Если ферментация вина прекращается до того, как сахар превратится в выпивку, то внимание, беби! Важное винное предупреждение! Ах, ну да. Это же работа, а не игра.
Утром я гуляю по городу, чтобы найти Леша, который работает в комплексе зданий между виноградниками. «Nervenklini-кеп» - надпись на помещении охраны. Мне это кажется очаровательным. Фактически это означает «клиника нервов». Это напомнило мне о стародавних терминах для людей типа меня: я «нервная», у меня «слабые нервы», я должна «пройти лечение в "клинике нервов"». Мне кажется, что стандартное старинное лекарство от нервов - алкоголь - было выжато из винограда, вытесненного сегодня клиникой нервов. Времена изменились, способы лечения тоже.
Боже мой, это замечательная клиника нервов. Она просторная, и тропические растения теснятся на каждом окне. И позвольте мне сказать для записи только две вещи, две вещи, которые можно применить к любому немецкому академическому учреждению, и я вхожу в основное русло этой книги. Во-первых, они очень славные. Краска свежая, ковры - ковры! - ими можно гордиться, мебель не ржавая и не облупившаяся. Во-вторых, они опрятные. Я изучаю ученых в течение двадцати лет, и я никогда не видела столько прибранных столов! Более типичная академическая среда обитания содержит так много научных статей, журналов и книг, что пол (обычно это потертый линолеум) виден только там, где местный житель протоптал маленькую тропинку между стопками. Здесь, в Германии, в кабинете вы найдете стену закрытых книжных шкафов и ящиков с картотекой, благодаря которым весь иол и поверхность стола остаются свободными. Клянусь, немецкий порядок - это не просто клише. Это по-настоящему поразительное отличие в культуре организации научного помещения.
Арендатор вошедшего в поговорку углового офиса - высокий образцового вида человек с сединой в волосах, которые на несколько миллиметров длиннее, чем «ежик», с широкой натянутой улыбкой. Среди обязательных цветов на подоконниках стоят фотографии его светловолосой семьи. Леш - психиатр, одна его нога в человеческом мире, а другая - в мышином. Он помогает людям-пациентам, которые борются со своей депрессией в примыкающем госпитале. А в соседней лаборатории он меняет гены мышей так, чтобы создать животных, предрасположенных к депрессии. Изучая мышей, он надеется найти лекарство для людей в госпитале.
«Кофе? - спрашивает он, поднимая свое длинное тело от компьютера и направляясь к кофейному столику. - Нет? Не хотите кофе? Мы здесь пьем много кофе!»
После моего первого вопроса он наклоняется обратно к компьютеру, чтобы распечатать исследовательскую работу. Потом возвращается. Для ответа на мой третий вопрос он достает ноутбук и начинает просматривать презентации PowerPoint. «Это проще описать, имея перед глазами несколько слайдов (тук, тук)... доклад, который я только что представил в Лондоне...»
Вот короткая история: несколько лет назад, когда только стали входит в моду, Леш нашел то, что один его коллега описал как «иголку в стоге сена», - он обнаружил ген серотонина, который являлся причиной различий личностных свойств.
Его исследования не были случайными. Ученые уже знали, что серотонин, вероятно, играл определенную роль при тревожности и депрессии. Также им было известно, где можно найти некоторые гены, управляющие серотониновой системой.
Гормон Серотонин - древнее химическое вещество, имеющееся в каждом живом существе, наделенном нервной системой. (Оно присутствует также и в растениях, но, насколько нам известно, в случае нарушения работы не вызывает у них перепадов настроения.) Это вещество производят специальные клетки, берущие свое начало в искривленном старом стержне мозга, стволе головного мозга. Большинство серотониновых нейронов тянет свои аксоновые руки вниз по спинному мозгу для обслуживания пищеварительного тракта и выполнения других скромных функций. А несколько стремятся вверх, в мозг, закручиваясь и ветвясь, как лозы ипомеи. И, как лозы ипомеи, каждый аксон усеян почками, называющимися шипами, из которых серотонин в конечном счете и выливается, чтобы произвести свое магическое воздействие.
Проще говоря, молекула гормона счастья серотонина - это ключ. Ее задача - задерживаться на пересечении двух нервных клеток. Когда приходит сообщение, серотонин открывает закрытые ворота следующей нервной клетки, таким образом, сообщения могут плавно путешествовать через мозг. Представьте себе синапс как пересечение трех улиц, каждая закрыта воротами. Две улицы - аксоны, которые помогают двигаться вашим рукам. Третья улица - канал серотониновой клетки. Выход находится на передней части вашей головы - у вас чешется нос. Нейроны вашего мозга начинают передавать сообщения в стиле пожарной бригады с целью поднять вашу руку к вашему носу. Когда сообщение достигает перекрестка трех улиц, оно останавливается на долю секунды. Оно может проскочить, только если серотонин уже открыл ворота. Поэтому, если серотонин не течет на правильной скорости... сообщение... прекращает... движение. Мозг... должен найти обходной путь. Отправить новое... сообщение. Все двигается медленно. Вы, с точки зрения постороннего, можете... выглядеть депрессивным.
К тому времени, когда Леш пытался нащупать свою иголку в стоге сена, ученые уже знали, что серотонин имеет отношение к депрессии и тревожности. В 1950-х ученые заметили, что семейство лекарств от болезней сердца и легких делает пациентов неожиданно радостными. Изначально это отнесли к побочному эффекту: кто не будет счастлив, поправившись после туберкулеза или сердечного заболевания? Но в человеке увеличение счастья - это преходящее явление. Оно может длиться день, неделю, может быть, месяц, потом человек возвращается к старой точке отсчета. Пациенты пребывали в состоянии счастья гораздо дольше, чем должны были. Возникла догадка, что лекарства увеличивали количество серотонина в синапсах.
С тех пор мы знаем, что этот химический элемент играет центральную роль в личностных свойствах человека. И в личностных свойствах обезьяны. И да, в личностных свойствах мыши.
Большой прорыв Леша проявился в форме гена или, вернее, в виде двух вариантов одного и того же гена SLC6A4. Этот ген помогает создавать уборочные машины, собирающие серотонин на перекрестках вашего мозга. Нейроны, синтезирующие серотонин, непрерывно вываливают его на улицы; молекулы, подметающие улицы, или транспортеры, непрерывно собирают его и возвращают в нейроны для повторного использования. Гены-«дворники» Леша содержат фрагмент кода ДНК, определяющий, насколько активно ген должен работать. Длинная версия фрагмента делает много, короткая версия фрагмента делает меньше. Каждый из нас получает две копии этого гена от наших родителей, чтобы в результате получилось три комбинации: длинная-длинная, длинная-короткая, короткая-короткая.
Открытие Леша заключалось в том, что люди, унаследовавшие короткую версию этого гена от одного или обоих родителей, имели превышающие норму результаты теста на нейротизм. Это было обнадеживающим подтверждением того, что сбалансированная серотониновая система играет решающую роль в вашем счастье.
Меня же чтение исследований Леша больше ввело в замешательство, чем обнадежило. Я поняла, что у нас, у людей, страдающих от депрессии и тревожности, просто недостаточно серотонина в синапсах. Мы принимаем лекарства, которые фактически срывают работу уборщиков, и в результате этого серотонин дольше задерживается на перекрестках. Сейчас Леш говорит совершенно противоположное: слишком много серотонина в синапсе тоже может испортить вам настроение.
Во время обдумывания этого парадокса мой лоб бороздят морщины, пока у меня не заболевают брови. В офисе Леша я озвучиваю свои жалобы: многие исследования говорят о том, что слишком мало серотонина портит жизнь. Другие исследования говорят, что слишком много серотонина портит жизнь. Так какие из них правильные?
«И те и другие», - отвечает он, выглядя немного обиженным. Он сейчас стоит так, как будто физически не может усидеть на одном месте. Мой отец вел себя так же. Думаю, Леш немного волнуется. «Вы хотите только нужное количество, и вы хотите его в нужном месте», - говорит он с гримасой на лице. Он думает, быть может, что это дисбаланс между серотонином внутри нейрона и вне его, в синапсе, и создает беспокойную личность.
Когда мое смущение развеивается, я понимаю, что такая схема не оригинальна. То же самое можно сказать и о соли. Если у вас недостаточно соли в организме, то нервная система работает с перебоями и буксует. Но избыток соли высасывает воду из клеток, а потом на выходе из тела портит почки. Есть золотая середина, где ваши нервы гудят, а почки свистят и с миром все в порядке. И точно так же с гормоном щитовидной железы: слишком мало - и ваш метаболизм протекает слишком медленно, делая вас зябнущим, уставшим и слезливым. Слишком много-и вы становитесь разгоряченным, нервным и голодным.
Похоже, то же самое и с гормоном серотонином. В правильном количестве он дает спокойное животное, толерантно относящееся к своим соседям. В случае дисбаланса и мышь, и человек подвергаются риску возникновения негативных эмоций: тревоги, депрессии, агрессии, одержимости или всех перечисленных сразу.
В такой стрессовой среде, как наша стимулирующая культура, небольшой дисбаланс серотонина может вырасти в большую проблему. Невротичная личность способна легко превратиться в личность с клинической депрессией или с социальной тревожностью. А потому регулирующие серотонин препараты могут стать мультимиллиардной индустрией.
Здесь в игру вступают мыши. Вы не можете ходить и просто так совать экспериментальные таблетки депрессивным и тревожным людям. Вы не можете брать образцы тканей человеческого мозга, чтобы увидеть, изменили ли таблетки распределение серотонина. Я не знаю насчет вас, но даже когда я нервничаю, я все еще предпочитаю, чтобы мой мозг был поблизости. Поэтому первоначальные исследования лекарств ведутся полностью на мышах.
С момента своего основного открытия Леш продвинулся вперед и создал несколько новых разновидностей мышей с измененной в различной степени серотониновой системой. Когда он полностью убрал ген-«дворник», то создал мышь, которая ведет себя, ну, как я. Как тот, кто смотрит дареному коню в зубы и в ясном небе выискивает грозовые тучи.
Леш не из тех, кто откажется от своих мультимиллионных исследований, чтобы давать предварительную информацию о тревожных людях и тревожных мышах. Он из тех парней, которые окружены двумя дюжинами приятелей-гениев. Студент докторантуры Томас Вульц вытягивает короткую соломинку. Чтобы показать мышей, он ведет меня по дорожке между виноградниками. Вороны на фоне туч похожи на черные листья. Студент, шурша, проезжает мимо на велосипеде по влажной дороге. Вульц оправдывает отсутствие своего руководителя.
«Если бы я работал в течение месяца, как он, я бы упал, - восхищается он. - Он очень-очень много работает. Что он делает, когда отдыхает? Поднимается в горы. Под ним - ничего на высоте четыре тысячи метров». У Вульца густые черные волосы, тяжелые очки и значительное бремя застенчивости. Он образцовый ученый, при условии, что вы понимаете, что много молодых ученых достаточно модные. У него крутые спортивные ботинки и айфон.
Когда мы пересекаем парковку, он смотрит вниз и говорит: «Ниже на десять метров находится дом для сорока тысяч животных». О, так вот откуда идут эти цементные лестницы - это запасные выходы.
Зайти внутрь гораздо проще, чем выйти. До этого дня я понятия не имела, какую угрозу я представляю для грызунов. Мне дали доступ только в самую грязную из трех отдельных лабораторий с мышами, и даже к этому я подготовилась, как хирург. Снимаем обувь, одежду и ювелирные украшения. Затем хирургический скраб и лабораторный халат, а потом долго моем руки. Теперь, когда я пересекла линию на полу, я надеваю резиновые ботинки. Захожу в тамбур перед входом в лабораторию. Вешаю лабораторный халат, снимаю синие ботинки. Переступаю через еще одну линию на полу. Застегиваюсь в белый мешковатый фибровый костюм. Добавим зеленую сетку для волос. Натрем руки спиртосодержащим гелем. Натянем латексные перчатки и маску. Наденем зеленые резиновые ботинки.
«Можно взять ноутбук и ручку?» - спрашиваю.
Вульц поднимает на меня свои серьезные глаза. «Он находился в помещении по разведению животных в течение последних 48 часов?»
«Не припомню такого, но я проспала часть перелета».
«Вам нужно в уборную? - спрашивает он с некоторым опозданием. - Поскольку вы уже здесь, чтобы выйти, вам придется проделать все это снова. Иногда, когда мы проводим эксперимент, мы должны провести его без перерывов, поэтому мы находимся здесь в течение десяти или двенадцати часов без еды и воды». Мы перешагиваем через последнюю линию. Я хочу встретиться с моей мышью.
Это «чистая лаборатория», огромное сооружение для экспериментов на мышах. Ряд дверей по обеим сторонам коридора ведет в комнаты, где на полках из нержавеющей стали находятся пластиковые домики для мышей. Это не домики из сыра. Это самый лучший дом класса «люкс», который мышь может получить в своей жизни, за исключением нескольких минут в дни экспериментов. И даже тогда, готова поспорить, дикая мышь в моем холодном сыром подвале и глазом не моргнув поменялась бы местами с жителями этих домиков.
Тяжелые двери защищают мышей от случайных шумов, которые могут прервать их сон: мыши ведут ночной образ жизни и спят во время человеческого рабочего дня. Электронное устройство в каждой комнате отслеживает температуру и влажность - мыши предпочитают относительную влажность 50%. Их подстилки состоят из таких высококачественных и мягких опилок, что, когда мыши бегают, они, пружиня, подпрыгивают. Чтобы человеку стало понятно, зачем это, приведу в пример вопрос, который позже задал мне мышиный ветеринар: «Вы предпочитаете гулять по песчаному пляжу или каменистому?» Да, у мышей есть свой ветеринар, они никогда не болеют, потому что заразные люди вроде меня упакованы, как испорченное мясо. Мыши также получают свежее бумажное полотенце (неотбеленное) каждую неделю, когда их домики убирают. Полотенце обеспечивает часы развлечения, поскольку они измельчают его на необыкновенно одинаковые кусочки и собирают из них пушистые хижины. Дневные часы они проводят, уютно устроившись в хижинах, говорит Вульц, а ночью реконструируют их. Время дня и ночи определяется таймером. Если людям нужно поработать с мышью в период ее активности, то именно человеку, а не мыши придется нарушить свой режим сна. Это очень изнеженные мыши.
Для экспериментов Вульц использует последнюю по коридору комнату, потому что никто никогда не проходит мимо этой двери и не может отвлечь его животных. Только у горстки людей есть ключи, чтобы начать эксперимент вместе с ветеринаром, несколькими исследователями и техником, который заботится о мышах. Расположив поведенческую лабораторию в конце коридора, Вульц исключил даже небольшую вероятность беспокойства.
«Мы должны сделать так, чтобы мышь чувствовала себя у нас настолько комфортно, насколько это только возможно, и мы должны настолько хорошо знать их, насколько мы только можем, - сказал Вульц, открывая последнюю дверь. - Обычно, когда я прихожу утром, я начинаю сразу разговаривать с ней: "Доброе утро, мышь, как тебе спалось?"»
Вторым, что я заметила, оказался звук: мыши возились, бегали и носились туда-сюда. Я сразу была очарована. Это разновидность породы мыши «черная 6», обычная порода для экспериментов, с черной блестящей шерсткой. У них сияющие глаза и прозрачные дымчатые ушки. Хорошенькие усики, как паутинки, расходятся веером от носа. Несмотря на то, что прошло несколько часов после того, когда ночные создания укладываются спать, все на ногах. Они грызут корм в кормушках, они тянутся вверх, к потолку, чтобы понюхать воздух, они работают над своей поилкой, они обнюхивают друг друга спереди и сзади, как собаки. Шуршание лапок в опилках не прекращается.
Я наклоняюсь, чтобы заглянуть в домик. Черная мордочка смотрит в мою сторону, а затем снова тянется к потолку, чтобы почувствовать запах, проникающий через мой мешковатый костюм. Мыши очень мало полагаются на свои глаза и могут видеть только в пределах фута. Но в ближайшие 24 часа я пойму, как быстро они могут оценить человека, используя другие органы чувств. «Животные сначала идентифицируют вас по голосу, потом по запаху, - говорит Вульц. - Я прошу новых студентов: "Пожалуйста, не меняйте ваш шампунь в течение нескольких месяцев, пока вы здесь". Если в один прекрасный день вы надушитесь парфюмом, который вам подарили на Рождество, могу вам точно сказать, эксперимент пойдет неправильно». В соответствии с мышиной системой идентификации новый запах приравнивается к таинственному незнакомцу в комнате.
Вульц выбирает коробку с тремя мышами внутри и ставит на скамейку. «Эти для вас». Три мыши, выведенные тревожными. Давайте посмотрим, как они бегают. Давайте посмотрим, идут ли они на сближение или избегают этого.
Польза генетически выведенных тревожных мышей заключается в том, что ученые могут испытывать на них лекарства.
Но как вы определите, является мышь тревожной или нет? Внешность бывает обманчивой как у мышей, так и у людей. Большинство моих друзей удивляются, узнав, что я глубоко тревожный человек. То же самое и с этими мышами. Они едят, и нюхают, и прижимаются друг к другу так же, как и любые другие мыши, которых я знаю.
За черным занавесом в черной кабинке стоит одно из классических устройств измерения мышиной тревожности. Черная кабинка минимизирует отвлекающие факторы и приводит мышей в состояние покоя. А приподнятый крестообразный лабиринт - наоборот.
Это не тот вид лабиринта, где мыши могут заблудиться. Это всего лишь четыре «рукава», идущие из центральной площадки и формирующие фигуру в виде знака «плюс». Высокие стены создают уют в двух концах креста, а два других конца - открытые. Открытость - в сознании мыши - это атакующие сверху совы и лисы, атакующие со всех остальных сторон. Лабиринт поднят на высоту, чтобы убедить мышь не прыгать, а продолжать весело проводить время. Высота, которая кажется бесконечностью для полуслепой мыши, делает эти открытые концы еще более, как говорят ученые, отвратительными. Особенно для тревожной мыши.
Поднимая крышку домика, Вульц дает мне наставления: «Когда вы ее поднимаете, то должны точно знать, какую мышь хотите схватить, и делать это без колебаний, - инструктирует он меня. - Если вы нервничаете, то они также начнут нервничать». Или даже нервничать еще сильнее, насколько это возможно в подобной ситуации. Их потолок исчез, и лоснящаяся молодежь тянется вверх по стене, нюхает, нюхает.
Я слежу за одной мышью в домике, потом набрасываюсь на нее и поднимаю за хвост. Она немного извивается, но уже привыкла к таким перелетам. Мне бы очень хотелось зажать ее в руке и погладить, но это дурной тон. Локтем я отодвигаю черный за-' навес, моя летящая мышь должна приземлиться в центре лабиринта лицом к открытому концу. Я плавно опускаю ее, пока передние, а потом задние лапы не дотрагиваются до поверхности, потом я ухожу, оставляя ее взглянуть в лицо своим демонам.
К тому времени как я юркаю обратно в комнату, мышь уже видна на мониторе компьютера Вульца. Тусклый свет над лабиринтом позволяет камере фиксировать ее движения. Вот и моя мышь медленно пробирается вперед к страшному открытому концу лабиринта, куда я ее направила. Ее нос поднят, она нюхает воздух, и ее охватывает инстинкт исследования. Но примерно на половине пути с ней случается то, что психологи могли бы назвать «инициирующим событием». С людьми они происходят постоянно: если вы родились с генетической предрасположенностью к тревожности, инициирующее событие может нажать на кнопку и включить вашу тревожность на полную мощность. Для моей мыши инициирующее событие проявляется в виде скольжения лапы. Ее левая нога касается края лабиринта, затем за ней следует правая. Она борется, чтобы подтянуть себя вверх, - героиня собственного боевика. Когда она подтягивается, то опускает голову и стремительно бежит в темноту закрытых концов. Даже если раньше она не чувствовала тревоги, сейчас она ее ощущает.
Когда мышь оказывается в убежище, к ней возвращается немного уверенности. Снова с поднятым носом она движется, нюхая, вниз по левой стене закрытого конца. Там она разворачивается и, нюхая, двигается вверх по правой стене. Но, достигнув открытого перекрестка, она приостанавливается. Мышь заглядывает в «рукав» слева от себя, открытый, делает один шаг вперед, потом второй. И этого достаточно. Она отступает, потом стремительно перебегает перекресток в направлении другого закрытого конца. Как и раньше, она двигается вперед по одной стене, обратно по другой. И снова, достигнув перекрестка, останавливается. Мышь вглядывается в открытый конец, но остается на месте. Ее исследовательский инстинкт теперь связан путами беспокойства. Она не решается снова идти в открытый конец. По прошествии пяти минут я снова захожу и, чтобы поймать за хвост, осторожно прижимаю ее в угол. Обратно в домик, где двое друзей нюхают ее мордочку и место, где мои руки в перчатках держали мышь за хвост. Постепенно все трое возвращаются к своим мышиным занятиям: грызут корм, копают опилки и измельчают бумажное полотенце.
Компьютер Вульца записал ее путь и соотношение времени, которое мышь провела в открытом и закрытом концах. Она типичный представитель породы «черная 6», их гены обуславливают высокую степень боязливости. Для этих мышей средним показателем является 9 секунд в открытом конце, в то время как обычная «черная 6» может исследовать их в четыре раза дольше.
«После десяти мышей это становится скучным, - признается Вульц, останавливая запись. - Не думаю, что оно будет пользоваться успехом на YouTube». Человеческие глаза также должны следить за каждой мышью в лабиринте. Мышиный вариант паники, проявляющийся в том, что она замирает на месте, обычно проявляется в открытых концах. В результате там мышь проводит больше времени, чем в закрытых. Хотя замершая мышь неподвижна, компьютер это не учитывает. Когда он подсчитывает количество минут, которые мышь провела в открытых концах, он зачтет ей показатель, описывающий смелое животное, которое вряд ли заботят закрытые концы. Поведение, будь то мыши или человека, не всегда такое, каким оно кажется.
Здесь есть и порода мышей «5ХТТ КО» - это тревожные животные. Леш выставил за дверь или заставил замолчать ген, создающий серотониновых «дворников». На перекрестках мозга молекулы серотонина накапливаются. А слишком много хорошего - плохо. Леш измерил излишек: в синапсе такой мыши количество серотонина в восемь раз превышает норму. А внутри ее клеток, производящих серотонин, его почти нет. Ее мозг дестабилизирован. Это делает ее пугливой - и похожей на меня.
Вульц предлагает мне провести эксперимент еще над двумя мышами, но я не хочу их потерять. Мой незнакомый голос и за-' пах испортит данные, которые они предоставляют. А для некоторых экспериментов мышь можно использовать только один раз.
Если вы посадите мышь в лабиринт второй раз, то утратите элемент неожиданности. Мышь, уже знакомая с этой ситуацией, будет вести себя совершенно иначе. Вспомните первый раз, когда вы пришли к зубному, не имея представления о том, что с вами будут делать. Этот стул! Эти стальные сверла! А следующий визит уже вызывал либо больше тревоги, либо меньше, в зависимости от того, как прошло первое посещение.
С мышами то же самое. Совсем не значит, что они бесполезны после одного испытания. Они могут дальше проходить тесты на интеллект, социальные навыки, память и т. д. Или их могут лечить потенциальным лекарством от тревожности и, чтобы проверить, произошли ли изменения, повторно тестировать в приподнятом крестообразном лабиринте.
Кроме того, эти черные красавицы не из дешевых. Я бы не осмелилась просить Леша тратить свой гений, подсчитывая стоимость получения одной тревожной мыши, однако это круглая сумма. В среднем создание генетически измененной мыши может стоить 100 000 долларов, даже после того, как вы определили ген, который хотите изменить. Прибавьте расходы на проживание и питание целого стада таких мышей (144 доллара в год на мышь в одном американском университете). Даже купить самые обычные виды готовых мышей, так сказать, стоит от 15 до 100 долларов за штуку, и это в некоммерческих питомниках лабораторных животных. Я не забавлялась со скаковой лошадью стоимостью миллион долларов, но я также не держала в руках двухдолларовую мышь, которая идет на корм, как Митци и Макси, которые живут на моем столе у меня дома.
Мы пожелали мышам хорошего дня и позволили им вернуться на их ложа. Вульц представляет меня нескольким другим обитателям мышиной лаборатории. Чтобы раскрыть секрет тревожности, потребуется больше чем один вид мыши. У людей проявляется много разных видов тревожности, и, видимо, то же самое верно и для мышей. Ученые продолжают создавать новые виды и исследуют новые пути того, как тревожность укореняется в мозге.
«STIM2 КО» - это тревожная мышь, которая без проблем проходит традиционный лабиринт, пока с ней не произойдет вызывающее стресс событие. После стресса, вызванного легким ударом тока, эта мышь больше ничего не сможет усвоить. Она становится мышью-идиотом. Другая мышь, по кличке Кевин, начинает жизнь с показателем тревожности даже ниже, чем у нормальной мыши. Но одно стрессовое событие - это все, что нужно, чтобы превратить Кевина в гипертревожную мышь, которая с большим беспокойством реагирует на внешние события. По всему миру есть десятки других видов, которые помогают решить головоломку тревожности.
Измененные гены у этих разных видов мышей влияют не только на серотонин, но также и на другие посылающие сигнал химические элементы. У некоторых из этих мышей нормальная серотониновая система. А в мозге одной, которая также находится здесь, в лаборатории Леша, нет серотонина вообще. Можно было ожидать, что эта мышь находится в самом худшем состоянии - жует свои лапы, не спит и весь день беспокоится о кошках и крысах. Но нет. Эта мышь физически и психически здорова.
Есть больше одного способа создать тревожную мышь. То же самое справедливо и для нас. Думаю, вполне вероятно, что сейчас среди нас ходят люди без серотонина в голове, счастливые настолько, насколько это возможно.
Обязательно прочитайте про катрены Нострадамуса и расшифровку великих предсказаний.
